Россия представляет собой интересный случай для проверки гипотезы Ш.Эйзенштадта о «множественных современностях», а также связанной с этой гипотезой идеи о том, что именно различие религиозных традиций определяет множественность. На мой взгляд, некоторые распространенные интерпретации эйзенштадтовой парадигмы явно страдают преувеличенным акцентом на «множественности», доходя до утверждения полной культурной особости всех форм modernity. Российский материал показывает, что, во-первых, именно европейская «модерная программа», в конечном счете, всегда оставалась ориентиром для всех попыток модернизации от Петра I до советской и постсоветской версий modernity; и, во-вторых, секулярность была неотъемлемой, основополагающей чертой этой «программы». В сущности, и сейчас западная программа «секулярного модерна» продолжает, в силу ряда причин, доминировать в мире, и поэтому, рассуждая о «множественных современностях», следует с осторожностью использовать и сравнительно новое понятие «постсекулярности».